6. Письмо

До лета было ещё пять месяцев. Флейц счёл предложение Петроль пустой шуткой, а затем и полной утопией, из-за своего прогрессирующего домоседства. Однако воспоминания о Крыме всколыхнули его столь сильно, что он с головой погрузился в миры прошлой, и, возможно, будущей памяти. Ему отчаянно захотелось солнца во всё небо, густо пахнущего йодом морского воздуха, и мокнущих в полосе прибоя куриных богов¹. Каплями, переполнившими чашу, стали фотографии, которыми Петрольчик дразнила его по Вайберу. Окончательно размокший от мечтаний, он тут же купил авиабилет в Крым, чтобы хоть как-то поторопить события. Денег на карте почти не оставалось, но это не особенно беспокоило. Скоро  два Рождества, затем – три Новых Года, так что, время для локальных чудес ещё хватало.

Вопреки убеждениям  синоптиков,  начало зимы оказалось неожиданно снежным, если не сказать, сказочным. Так что понаехавшие Али-Баба и его сорок разбойников из Спецтранса, не сидели без дела, а потому Флейц шёл в «Пятёрочку» за актуальными ингредиентами для «Кровавой Мэри» по уже расчищенным дорожкам. У магазина Аладдин выгружал из машины апельсины и хурму. Кондиционеры капали на крыльцо и было скользко. Мерчендайзер, черноволосая красавица Будур, уперев руки в располневшие от занимаемой должности бока, переживала за мужа:

- Аладдин, куда прёшься, пакость такой! В право ходи, в лево не ходи, совсем кирдык будешь!

- Что я, чурка нерусский?² – обижался Аладдин, выдыхая клубы пара в морозный воздух, - что я, не понимаю?

«Много их, теперь здесь, сказочных-то», - проворчал Флейц по-стариковски, но сказка совсем не собиралась сдаваться. Зазевавшегося Флейца обогнал молодой человек с рюкзаком на плечах. В профиль он был похож то ли на аиста  то ли на калифа,  а в фас - напоминал Романа Абрамовича³. Мысль о том, что  это был сам Роман Аркадьевич, показалась абсурдной.

- Привет, как дела? — спросил незнакомец, и улыбнулся так открыто, будто тысячу лет и ещё один год знакомы.

Флейц рассеянно буркнул, что они вместе на брудершафт не пили, в детсаду на одном горшке не сидели, и  попытался его обойти. Незнакомец забежал вперёд,  и опять за своё:

- А что, надо быть обязательно знакомым, чтобы просто спросить, как дела?

Этот простой вопрос загнал Флейца в реальный тупик. Он остановился в замешательстве и попробовал обойти столь навязчивое инкогнито  с другой стороны.

- Я вам мешаю жить? Извините,— с  чеширской улыбкой сказал незнакомец, после чего исчез за углом «Пятёрочки».

Драного халата на нём не наблюдалось, и бриллиантовые звёзды на подкладке не светились. Но размеры рюкзака казались многообещающими. Задним числом Флейц подумал: «Нехорошо получилось. А вдруг это был сам Гарун-аль-Рашид? А я его нахрен послал! Или всё же Роман Аркадьевич?  После недолгих раздумий о себе и Абрамовиче, Флейц  махнул рукой делая вывод, что парится не о чем.

В ночь под рождество Флейц не ложился спать. Открыл свой старенький Ундервуд, кликнул лежащий на панели задач Ворд,  затем оглянулся на окна и дверь, и прерывисто вздохнул³.

 «Милая моему сердцу Петроля, – писал он, – Живу надеждой, на нашу с тобой встречу в краю, где море, горы, весна, и цветы!»⁴

Закончив печатать одним пальцем первую строчку, Флейц перевёл глаза на темное окно в котором отражался экран ноутбука, и живо представил себе Петрольчика. Настолько живо, что даже самому стало неудобно. Он покосился на старенькую бабушкину икону в дальнем, и темном углу своей прокуренной хижины. За окном, бесстыдно уткнувшись в облако, сиял огромный газпромовский перст, освещая собой на десяток километров вокруг заснеженные крыши многоэтажек и посеребренные инеем сугробы. В мастерской было холодно по обыкновению. Флейц еще раз вздохнул, хлебнул «Кровавой Мэри», мечтая о том, как они с Петрольчиком будут пить шампанское под водой, и делать ещё много такого, о чём он даже не задумывался прежде.  Иногда художественное воображение заводило его несколько далее общепринятых моральных устоев. К удивлению,  перечисление вариантов заняло всего пол страницы, и напоминало сокращенную Камасутру без картинок, с той разницей, что в тексте постоянно фугировали чёрно-розовые китайские ролики. Оставалось предположить, что большее разнообразие можно извлечь позже, исходя из предлагаемых обстоятельств.

 Преисполненный оптимизма, Флейц смотрел на пэдээфку электронного билета, скачанную в центр рабочего стола. Убаюканный сладкими фантазиями, он задремал. Сквозь  волшебную дырку куриного бога он видел пальмы, кипарисы, деревянного жирафа, и слона на гусеничном ходу с хоботом 125-го калибра, направленным в сторону Турции⁵. И ещё он увидел Петрольчика в стрингах со стразиками от Сваровски, сидевшую на парапете алуштинской набережной, напротив терминатора Т-2000 . Она беззаботно болтала ногами, и солнечно улыбалась. А кругом – Крым, такой бесстыдно-весенний, что глаз радуется!

- У тебя как, один, или оба глаза в радость впадают? – спросил разбуженный Голос, и саркастически добавил, - Стразики, блин… Губоскатку-то, не забудь. Или то же здесь купим?

Примечания:

¹Куриный бог ( глаз бога, собачий бог, ведьмин камень, стрела Перуна) — небольшой камень с отверстием естественного происхождения.

²"Что я, чурка нерусский?" Эту фразу, я сам слышал от гастарбайтера, разговаривающего по мобильнику.

³В своё время, Роман Абрамович, слыл самым крутым коллекционером живописи.

. ³В сцене письма Флейца к Петрольчку, Переделанные фрагменты из рассказа Чехова "Ванька".

⁴"Живу надеждой, на нашу с тобой встречу в краю, где море, горы, весна, и цветы!»" . Заимствование из песни Лёши Макрецкого, моего друга юности.

⁵"Деревянный жираф, и слон на гусеничном ходу, с хоботом 125-го калибра", действительно есть на набережной Алушты. Есть и терминатор Т-2000 с простреленной насквозь головой, отчего его голова, приобретает, по мнению отдыхающих, обретает свойства с куриного бога. (перечислены некоторые скульптуры, приобретённые Александром Лебедевым для города Алушты)

7. Слон в руку

…В свете ажурных фонарей, с папкой под мышкой, Василий Кандинский¹ брёл по вечернему парижскому бульвару. Мелкие капли с неба лениво тонули в лужах. Дождь усиливался, и постепенно начинал превращаться в нечто весьма неабстрактное.  Это  полужидкое нечто обильно стекало с веток раскидистых деревьев на  его плечи и голову, окончательно превращаясь в г…

«Бинго!», - Флейц,  даже подпрыгнул на диване, чувствуя запах Кензо-спорт-экстрим. Он вспомнил древнее поверье художников, что г@вно — это к деньгам, а заодно и старца Мефодия Зорина, который мог поразительно точно предсказывать денежный эквивалент подобных снов. Мзду старец не брал, и практиковал чисто из альтруизма, зная не понаслышке быт  большинства художников. Основу его анализа составляли две базовые зависимости: количество г-на, и степень физического с ним взаимодействия, но при условии, что этот продукт жизнедеятельности, должен быть всенепременно от Homo sapiens, а не какими ни будь  canis stercore². Так же, Мефодий был твёрдо уверен, что г-но имеет свой биржевой курс, и давал прогноз в условных единицах. Выглядело следующим образом. Просыпается какой-нибудь неумытый Модильяни, и  тут же звонит Мефодию, который уточняет обстоятельства происшедшего, и выносит вердикт: «Ну, это на сотку, к завтрему». Не случившийся Ренуар³ вздыхает,  и идёт досматривать сон, в надежде «наспать»  ещё, хотя бы половину столь необходимых ему фекалий.

Электронные часы светились на восемь утра. С приснившимся продуктом у Флейца оказалось более чем обильно и без Мефодия, осталось только конвертировать его в твёрдую валюту, что и не замедлило  себя ждать. Раздался звонок. Вообще-то, Флейц не отвечал на столь ранние вызовы, потому как обычно, спал до полудня.  Но, во-первых,  сон знаковый, а во-вторых, так бесцеремонно могла доставать только одна известная организация, в которой и  денег хватает, и г-на, кстати, то же. На чём и сидят. Оказалось, им срочно понадобились акварели, даже не срочно, а буквально вчера. Доказывать обратное он даже не думал, а потому продрал глаза, оторвал свою невыспавшуюся лень от дивана, собрал работы, и ушёл в Утро.

Утро для Флейца - другой мир, в котором он бывал нечастым гостем.  Как сомнамбула, плёлся в переходах метро, с раздутой от акварелей папкой-нулёвкой, окруженный бредущими на работу инопланетянами. Даже столь временное соучастие в этой безысходности, вызвало у Флейца приступ мизантропии – пока ехал,  цены накрутил в два раза против обыкновения.  Однако закупка оказалась на конкурсной основе, что стало сюрпризом. В Гранд-фойе уже стояли полутораметровые ведуты⁴ маслом, кисти придворного кунстмалера стилизованные под петровские времена. Флейц разложил рядом с ними свои империалы, которые в сравнении показались не больше почтовых марок, отчего несколько приуныл.

Явилась  приёмочная комиссия. Сегодня организацию посещала государыня-мать. Флейц наблюдал в  окошко, как её провожали до кареты, упряжённой цугом из шести чёрных майбахов⁵ в императорских плюмажах. Похоже, обошлось без выволочек, люлей и пистонов, а потому все пришедшие находились в видимом хорошем настроении.

- К черту масло, – сказала некая статс-дама, глядя на колченогую фигуру Петра, в пьяном угаре обнимающего корму любимого ботика. Все дружно согласились с её вердиктом, отчасти, что она тут была за царя, отчасти, что сами в живописи не шарили, а сам Флейц проникся уважением к её словам. Обметая кринолином зеркально-чистые полы,  просветлённая дама не спеша выбрала десяток акварелей. Цены не спросила, приказала камердинеру расплатиться, с чем и удалилась вместе со свитою. Тут Флейцу карта и пошла, он насчитал что-то очень даже круглое. В задумчивости почесал ухо, потом другое, но совсем уж округлять не стал. Камердинер даже бровью не повёл от названной цифры, только кивнул головой, а по вопросу оплаты, назвал адрес и время. Затем помедлил, глянул в глаза художника, и  записал для него эту инфу на бумажке.

На следующее утро Флейц стоял у двери ординарного петербургского дома, прямо в центре «Бермудского треугольника». Так называют место, ограниченное по углам Измайловским собором, Симеоновской, и Пантелеймоновской церквями.  Иногда там исчезали целые дома, и появлялись другие, но с той разницей, что в отличие от иных районов, вместо стекло-стального новостроя, материализовались  призраки прошлого. Так что, Город здесь жил особой жизнью. Флейц позвонил в медный звонок. Резко запахло кошками. Кожаная, вся в потемневших заклёпках дверь, приоткрылась. В проёме возник сумрачный  человек в чёрном халате, и с прямотой римлянина спросил:

- За каким хреном?

Флейц растерялся. Ответа на такой пароль ему не давали,  он потянулся за мобильником, чтобы прояснить обстоятельства. Однако мобильная связь почему-то отсутствовала, так что Флейцу ничего не оставалось, как сразу перейти к сути вопроса:

- Художник я, за деньгами пришёл.

- Дожили! Чуваки с улицы приходят, денег требуют!

 Чёрный человек утратил свою сумрачность, сложился от смеха едва ли не пополам, однако обернулся, и крикнул внутрь:

 - Эй, служивые, тут художник на пороге отирается, денег просит. Кто-нить, в курсе?

За дверью раздался шум хлопающих крыльев. На пороге появилась бабулька в ситцевом платочке, отряхнула разноцветные перья с чёрных нарукавников, и приветливо так спросила:

- Акварелист?

- Ага! – Флейц расплылся в улыбке облегчения.

Получив утвердительный ответ, бабуля пригласила Флейца внутрь квартиры, и усадила подождать в кожаное полукресло с облупившимся от времени лаком на подлокотниках. Он огляделся. Столы с зелёным сукном были заставлены релейными калькуляторами, механическими арифмометрами, а также бухгалтерскими счётами, среди которых он сумел разглядеть даже японский соробан⁶.  Ни одного компьютера здесь не наблюдалось. Чёрные халаты увлечённо  скрипели музейными девайсами, не обращая никакого внимания на пришельца. Бабуля вернулась минут через пять, с большим мусорным мешком в обнимку:

- Пересчитай, касатик.

Флейц заглянул в мешок, а там  деньги пачками, перетянутые  цветными резинками. И номиналы, блин, как на паперти собирали. Спасибо, хоть монетками не отсыпали. Поковырялся в них минут пять, махнул рукой, и дал расписку, что он, Акварелист, получил весь причитающийся  гонорар за такие-то акварели.

…Он не помнил, как оказался на улице.  Окинул взглядом снующих вокруг добрых людей, посмотрел на голубое небо, оглянулся в сомнении: вроде дом не тот, куда входил. Немного постоял, покурил, перекинул мешок с деньгами за плечо, и направился к ближайшему метро, тихонько напевая арию мельника из «Русалки» Даргомыжского.

 Так что,  всё обошлось сейчас без участия Романа Аркадьевича, а лето в Крыму с Петролей, приобрело конкретные цифры.

Примечания:

¹Василий Кандинский  считается отцом абстракции в живописи.  Кстати, первая его картина в этом жанре, была написана именно акварелью.  

²Canis stercore (лат.) - г@вно собачье.

³Думаю, не надо объяснять разницу гонораров между Модильяни и Ренуаром.

⁴Ведута – городской пейзаж.

⁵Майбах – немецкий автомобиль высшего класса.

⁶Соробан – японские счёты.

В Алуште.

(продолжение ) 

(в начало)

(к предыдущей части)