4. Выставком

…Уже месяц, на Лысой горе царило тайное оживление.  Местные пейзане сторонились туда заглядывать, отворачивали глаза, и истово крестились. Лошади в стойлах тревожно били копытами, не переставая мычали коровы, а у старого козла Верки-бобылихи, каждую ночь рога загорались синим пламенем.  Сельский дурачок Никитка, стукался лбом о стену недавно построенной церкви, и скороговоркой повторял незнакомое, диковинное слово: «Биеннале!»…

Выставкома было не избежать. Акварелисты готовились к грядущему Акварельному Шабашу. Участие в подобных мероприятиях, для многих является условным рефлексом, сопровождающимся необоснованным повышенным слюноотделением и бездумно радостными хороводами без каких-либо веских причин. Что до Флейца, он подобных восторгов не разделял, предпочитая процесс творения таким частным его последствиям, как вернисажи, но участвовал в них по должности.

Вот и сегодня, Флейц неспешно шёл на выставком, разгоняя своим знаменитым муштабелем стайки молоденьких акварелисточек. Они бесстыдно таращились на Маэстро, а некоторые даже успевали сделать ему книксен. Перездоровавшись по пути со всеми знакомыми и незнакомыми и, несколько опоздав к началу, Пожизненный Флейц вошёл в Большой Зал. Не глядя на соискателей, наскоро просмотрел лежащие прямо на полу акварельные опусы. Неожиданностей он уже давно не ждал. Как обычно, большая часть представляла собой студенческие работы, вперемешку с творчеством акварелистов 6-го дня. Дурно написанные цветочки, косые домики и портреты Собакевича¹, вызвали у него приступ меланхолии. Сюжетно оживляли ситуацию осенний пейзаж с башней Газпрома, опадающей в шелуху желтеющих дензнаков, и жанровая сценка с двумя гадюками, торгующими польскими фруктами из кузова карьерного Белаза. Картины назывались «Северный поток»  и «Яблочный Спас», соответственно.  Флейц хмыкнул, утверждающе пнул ногой ещё несколько менее политизированных творений, и со скучающим видом Мэтра, уселся на приготовленный ему стул, в ожидании следующей партии страждущих лично поучаствовать в грядущем Шабаше, каковые, впрочем, не заставили себя долго ждать. Произошла перемена блюд, и паркет был застелен новыми  работами. Некая дама, в английской шляпе и больших роговых очках, мухам творчества которой Флейц не оказал должного внимания, потребовала разъяснений. Авторесса была не в меру настойчива. Флейц развёл руками:

- Критика должна иметь почву под ногами. У вас этой  почвы не существует. Даже зыбкой.

Флейц посчитал  инцидент исчерпанным, однако, на всякий случай, повёл стволом комиссарского маузера² поверх собравшейся аудитории, и поинтересовался:

- Ну, кто ещё хочет конструктивной критики?²

Через полчаса трое уже висели на дыбе в корчах, проклиная ту самую  минуту, когда они, по наущению лукавого, использовали белила. Четверо написали подписку о невыезде, до выяснения личных обстоятельств обильного использования маскинфлюида³. Один из авторов осторожно заметил, что рисовать в обходку падающий снег – несколько заморочно. Флейц глянул на ботаника из-под очков, и выдал автору разовую индульгенцию.

 Несколько претендентов, лишились каких-либо иллюзий по общей несостоятельности.  Костёр из их акварелей горел плохо, задымляя просторы Большого зала. Следуя инструкции, зальные смотрительницы  вызвали пожарных, которые, выяснив адрес возгорания, прежде спросили: «Акварелисты у вас?» Получив утвердительный ответ, махнули рукой, мол, сами разбирайтесь. Эту привычную, и уже давно набившую оскомину суету выставкомов, лёгким диссонансом нарушил незнакомый женский голос:

- Флейц, здравствуйте, меня зовут Ольга, я участвую с вами в этой выставке.

«Кой хрен. Мало ли, кого я участвую в этом аутодафе», - подумал Торквемада⁴, вдыхая запах догорающей акварельной бумаги. Невидяще глянул в сторону голоса, покивал головой и вновь погрузился в свои экзистенциальные размышления, запив их глотком «Киновского», купленного по дороге в ближайшем подвальчике с тикающим названием «24», и занюхал яблочком, любезно предоставленным крутобёдрой секретаршей Анастасией. Его Святейшество несколько успокоилось, наблюдая, как вездесущие плодовые мушки жадно лакают оставшийся в стаканчике коньяк. Костры инквизиции начали затухать, и смотрительницы, воодушевлённые наступившим затишьем, смогли, наконец, проветрить помещение.

Флейц обратил внимание на щедро обёрнутую в баблрап, не распакованную раму. Взгляд проник через хрустящую плёнку, машинально оценивая композицию, колорит, и чистоту красочного слоя, находившейся там картины. Акварель показалась весьма сносной, запрещенных веществ обнаружено не было, и он присмотрелся к подписи, состоящей из двух латинских букв.    

Цепь замкнулась. Юпитеры развернулись в одну сторону, и за секунду выдали столько кандел, люксов и люменов, что их излишки застучали об пол, как сухой горох. Плодовые мушки  обернулись химерами  и начали биться о стеклянные своды выставочного зала, пытаясь то ли вылететь, то ли сгинуть. Некоторые из них вплавлялись в стекло, а их плоть и перья осыпались вниз, оставляя на прозрачной поверхности лишь оскаленные скелеты. Полыхнула перегретая рампа. В только что бывшем свете угасших прожекторов, стояла рыжеволосая девушка, десять минут назад,  назвавшая себя Ольгой.

Флейц задумчиво разглядывал носки своих новых ботинок. Ботинки вспыхнули, пламя обжигало, и он отодвинул ноги в сторону. Огонь остался на месте, пытался ещё раз укусить, но  не достал. Утихомирился и ушёл в паркет, оставив после себя две дымящиеся буквы: «OL».

Никогда ранее не встречавшиеся, но так давно знакомые, Флейц и Ольга основательно залипли друг на друга буквально через пять минут разговора. Так что, окончание выставкома случилось на мажорной ноте, и публичных казней больше не ожидалось.  Припозднившиеся соискатели, наслышанные о зверствах Пожизненного, настороженно косились в его сторону, торопливо сдавая свои акварели благосклонной секретарше Анастасии. А Флейц, распушивший харизму веером, настолько  был увлечён своей собеседницей, что совсем не обращал внимания на сторонние взгляды. Его горбатый нос описывал изысканные па вокруг очаровательной дамы, а визави едва не пускала слюни от общения с легендой акварели двухтысячных, правда, несколько потёртой, но ещё вполне годной к употреблению. На воркующую пару начали посматривать уже не только соискатели. На минуту Ольга вынырнула из сиреневого тумана:

- Похоже, мы с вами привлекаем излишнее внимание, - улыбнулась она.

Худой, весьма средних лет мужчина, с клочковатой седой бородой, и невысокая девушка со спортивной фигурой, сами того не подозревая, шли по Большой Морской⁵ улице в сторону уже не далёкого Крыма.

Марфа Васильевна, смотрела на них с нескрываемым интересом, мечтательно почёсывая трёхдневную щетину.

Примечания:

¹Портреты Собакевича - здесь, не столько портреты собак, сколько отсылка роману Гоголя "Мёртвые души". Там есть сцена с описанием несуразных портретов в доме Собакевича.

²«Комиссарский маузер» - отсылка к пьесе «Оптимистическая трагедия» Вишневского. Фраза: «Ну кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?»

³Маскинфюид -  жидкость, позволяющая оставлять не закрашенной участки бумаги. Среди акварельных профи  - считается моветоном, хуже только кроющие белила.

⁴Торквемада - основатель испанской инквизиции, первый великий инквизитор Испании.

⁵ На Большой Морской находится Союз Художников Петербруга.

Флейц и Ольга. Рисунок Ольги Петрол.

(Продолжение)

(в начало)

(к предыдущей части)